И ржавый лист, и первый мокрый снег…

А там, на Юге, пальмы и ракушки

И в теплом Ниле теплые лягушки…

Вперед! Вперед! — Дорога далека,

Все крепче холод, гуще облака,

Меняется погода, ветер злей,

И что ни взмах, то крылья тяжелей…

Смеркается… Все резче ветер в грудь.

Слабеют силы, нет, не дотянуть!

И тут протяжно крикнул головной:

— Под нами море! Следуйте за мной!

Скорее вниз! Скорей, внизу вода!

А это значит — отдых и еда! —

Но следом вдруг пошли перепела.

— А вы куда? Вода для вас — беда!

Да, видно, на миру и смерть красна.

Жить можно разно. Смерть — всегда одна!..

Нет больше сил… И шли перепела

Туда, где волны, где покой и мгла,

К рассвету все замолкло… тишина…

Медлительная, важная луна,

Опутав звезды сетью золотой,

Загадочно повисла над водой.

А в это время из далеких вод

Домой, к Одессе, к гавани своей,

Бесшумно шел красавец турбоход,

Блестя глазами бортовых огней.

Вдруг вахтенный, стоявший с рулевым,

Взглянул за борт и замер, недвижим.

Потом присвистнул: — Шут меня дери!

Вот чудеса! Ты только посмотри!

В лучах зари, забыв привычный страх,

Качались гуси молча на волнах.

У каждого в усталой тишине

По спящей перепелке на спине…

Сводило горло… так хотелось есть…

А рыб вокруг — вовек не перечесть!

Но ни один за рыбой не нырнул

И друга в глубину не окунул.

Вставал над морем искрометный круг,

Летели гуси дикие на юг.

А позади за ниткою гусиной

Спешил на юг косяк перепелиный.

Летели гуси в огненный рассвет.

А с корабля смотрели им вослед, —

Как на смотру — ладонь у козырька, —

Два вахтенных — бывалых моряка!

ДЖУМБО

Джумбо — слон. Но только не простой.

Он в морской фарфоровой тельняшке,

С красною попоной, при фуражке

И с ужасно мудрою душой.

Джумбо — настоящий амулет:

Если Джумбо посмотреть на свет,

То проступит надпись на боку:

«Я морское счастье берегу!»

В долгом рейсе Джумбо развлечет,

Хвост покрутишь — и, сощуря взгляд,

Джумбо важно в танце поплывет

Пять шагов вперед и пять назад.

А душа подернется тоской —

Руку на попону положи,

Слон смешно закрутит головой —

Дескать, брось, хозяин, не тужи!

А хозяин у него отныне

Ленинградец — русский капитан.

Тот, что спас из воющей пучины

Тринидадский сейнер «Алькоран».

И хозяин, сгорбленный, как вяз,

Утром в бухте, огненной от зноя,

Долго руку капитану тряс

И кивал седою головою:

— Я сдаю… Отплавался… Ну что ж!

Не обидь. Прими от старика,

Ты ведь русский, денег не возьмешь.

Вот мой друг… Ты с ним не пропадешь.

Джумбо — верный спутник моряка!

Вправду, что ли, дед наворожил?

Но когда попали у Курил

Прямо на пути тайфуна «Бетси»,

Некуда, казалось, было деться,

Но корабль вдруг чудом проскочил!

И с тех пор ненастье иль туман —

Капитан, слоненка взяв в ладони,

Важно спросит: — Ну, беду прогоним? —

Тот кивнет: — Прогоним, капитан!

Но сегодня к черту ураганы!

Нынче не в буране, не во мгле,

Джумбо с капитаном на земле

В ленинградском доме капитана.

И когда под мелодичный звон

Джумбо танцы выполнил сполна,

Восхищенно ахнула жена:

Это ж — просто сказка, а не слон!

Знаешь, пусть он дома остается.

В море качка — смотришь, разобьется,

Если он и вправду амулет,

Для него ведь расстояний нет!

Моряки почти не видят жен.

Тверд моряк, а ведь не камень тоже…

Кто его осудит, если он

Милой отказать ни в чем не может?!

И теперь на полке у окна

Слон все так же счастье бережет,

А хозяйка больше не одна,

Джумбо тоже терпеливо ждет…

Годы, годы… Встречи и разлуки…

Но однажды грянула беда.

Люди — странны. Люди иногда

Делают нелепые поступки!

То ли муха злая укусила,

То ль от скуки, то ли от тоски,

Только раз хозяйка пригласила

Гостя на коньяк и пироги…

В звоне рюмок по квартире плыл

Запах незнакомых сигарет,

Гость с хозяйкой весело шутил,

А глаза играли в «да» и «нет»…

Вот, отставив загремевший стул,

Гость к ней мягко двинулся навстречу,

Вот ей руки положил на плечи,

Вот к себе безмолвно потянул…

Где-то в море, не смыкая глаз,

Пишет письма капитан в тоске,

Пишет и не знает, что сейчас

Все, чем жил он всякий день и час,

Может быть, висит на волоске…

И уже не в капитанской власти

Нынче абсолютно ничего.

Видно, вся надежда на него,

На слона, что сберегает счастье!

Никогда перед бедой грозящей

Верный друг нигде не отступал!

Слон не дрогнет! Даже если мал,

Даже если он не настоящий…

Гость уже с хозяйкой не смеются.

Он тепло к плечу ее приник.

Губы… Вот сейчас они сольются!

Вот сейчас, сейчас… И в этот миг

Ветер, что ли, в форточку подул,

В механизме ль прятался секрет?

Только Джумбо словно бы вздохнул,

Только Джумбо медленно шагнул

И, как бомба, грохнул о паркет!

Женщина, отпрянув от мужчины,

Ахнула и молча, не дыша,

Вслушивалась, как гудят пружины,

Точно Джумбо гневная душа.

Медленно осколок подняла

С надписью свинцовой на боку:

«Я морское счастье берегу!»

Лбом к окну. И точно замерла.

Где-то плыли, плыли, как во сне,

Пальмы, рифы, мачты, будто нити…

Руки — холод, голова — в огне…

Но спокойно гостю, в тишине,

Медленно и глухо: — Уходите!

В Желтом море, не смыкая глаз,

В ночь плывет хозяин амулета.

Только, видно кончился рассказ,

Если больше амулета нету.

Нет. Как нет ни шагу без разлук.

Есть лишь горсть фарфора и свинца.

Правда ль, сказка… Но замкнулся круг.

Хорошо, когда бывает друг,

Верный до осколка, до конца!

ПЕЛИКАН

Смешная птица пеликан!

Он грузный, неуклюжий,

Громадный клюв, как ятаган,

И зоб — тугой, как барабан,

Набитый впрок на ужин…

Гнездо в кустах на островке,

В гнезде птенцы галдят

Ныряет мама в озерке,

А он стоит невдалеке,

Как сторож и солдат.

Потом он, голову пригнув,

Распахивает клюв.

И, сунув шейки, как в трубу,

Птенцы в его зобу

Хватают жадно, кто быстрей,

Хрустящих окуней.

А степь с утра и до утра

Все суше и мрачнее.

Стоит безбожная жара,

И даже кончики пера

Черны от суховея.

Трещат сухие камыши…

Жара — хоть не дыши!

Как хищный беркут над землей,

Парит тяжелый зной.

И вот на месте озерка —

Один засохший ил.

Воды ни капли, ни глотка,

Ну хоть бы лужица пока!

Ну хоть бы дождь полил!

Птенцы затихли. Не кричат.

Они как будто тают…

Чуть только лапами дрожат

Да клювы раскрывают.

Сказали ветры: «Ливню быть.

Но позже, не сейчас».

Птенцы ж глазами просят: «Пить!»

Им не дождаться, не дожить!

Ведь дорог каждый час!

Но стой, беда! Спасенье есть,

Как радость, настоящее.

Оно в груди отца, вот здесь!

Живое и горящее.

Он их спасет любой ценой,

Великою любовью.

Не чудом, не водой живой,

А выше, чем живой водой,-_

Своей живою кровью.

Привстал на лапах пеликан,

Глазами мир обвел

И клювом грудь себе вспорол,

А клюв как ятаган!

Сложились крылья-паруса,

Доплыв до высшей цели,

Светлели детские глаза,

Отцовские — тускнели…

Смешная птица пеликан:

Он грузный, неуклюжий,

Громадный клюв, как ятаган,

И зоб — тугой, как барабан,

Набитый впрок на ужин.

Пусть так. Но я скажу иным